хип-хоп одинокой старухи – безостановочно // эрнесто заткнитесь – нейтрино

время на часах: пять-ноль-один — я бубню себе под нос иступленные извинения.

3 января.
привет, ma mère.
не веришь — скучаю: мерещатся твои руки любимые и нежные на лбу (maman, я умираю, чувствую, умираю), и голос слышится издалека, как будто сквозь воды толщу — ты звала меня так с берега, когда я заигрался в воде и чуть не утонул.
меня тогда спас, кажется, papa — ты помнишь?
я — нет.
с того дня припоминаю только булки с маком: приторно сладкие (maman, НЕ БЕРИСЬ за выпечку) — такие, что сводило зубы, челюсти, скулы; разваливающиеся в руках, как домики из песка; и мак из них сыпался на одежду, к пальцам лип, во рту трещал.
maman, ты помнишь, ебаный аввакум ломал все мои песочные замки? я ненавидел его до скрипа зубов, ненавидел имя его: ‘любовь божия’; неужели боже любит только мудней?
maman, поправь меня, если такого слова нет.
maman, вымой мой гадкий язык с мылом — только не с фруктовым, попроси тётушку сару сварить еловое.
ну и: извини за резкость и дерзость, нет, право слово, я, кажется, забылся — раньше себе такого не позволял. узнаешь? узнаешь? узнаешь? maman, это я, всё тот же Мойша — противный и гадкий — счастливый до несчастья.
счастье, что мне никуда не нужно. плюс-плюс-счастье, что и ко мне никому не нужно. я один; разве это грех?
а погода.
погода, как погода? я не выходил на улицу с пару дней. недель. месяцев? думаешь, возможно просидеть черт знает где с пару месяцев?
я — да.
мне кажется, что я потерял счёт времени: часы в доме моём импровизированном остановились и дальше не идут (такие же проблемы у меня были в школе with fucking geometry, but PAPA thought i was really lazy; and so, мне слишком часто доставалось за мою лень и тупость — профилактика?? не рабочая и не работающая, потому что мне лениво менять батарейки или на чём там работают эти сраные часы — и я не умею; тупой, right?), вокруг постоянно темно, мрачно и достаточно жутко, чтобы навалять в штаны, пока дойдёшь до.
до.
до чего? я не знаю: у меня тут моя комнатушка, прямо за стеной — туалет, выйдешь — читальный зал (огромный, величественный — о таком я всю жизнь и мечтал). пару раз мне довелось там заблудиться и уронить себе на пальцы ног тяжеленную энциклопедию.
ебал в рот эти энциклопедии, художественная литература лучше.
помнишь мою первую книгу о приключениях? я не помню, о чьих и ради чего, но помню, что она с письма начиналась.
тогда я полюбил письма и разлюбил говорить, едва научившись.
тогда я запомнил шаблон: адрес, число, ‘dear friend/mother/father/sister/brother’. число написал, диар — не диар, но имеется, а адрес? а адрес не знаю и не помню. это пятьдесят седьмое письмо за последние пять лет, которое я просто выкину на улицу — голубям.
goodbye, mummy? find ME & write back.
Moses.

заляпал листок с писаниной дурацкой не менее дурацкой кровью своей; сраные магнитные бури, ебаное давление: голову назад запрокидываю, смотрю в потолок, щурясь слепо (присмотреться — трещины и потертости затоптанное небо напоминают, звёздами усыпанное, как кокаином был усыпан стол в deutschland), шмыгаю носом и пытаюсь втянуть кровь эту самую назад (половина стекает в рот — ам-м, напоминает о случае, когда я выбил себе зубы об качели; благо, что молочные) — получается плохо.
maman, ты не получишь письмо. у меня нет салфеток и некогда искать тряпки, бежать до ближайшей раковины — листок прижимаю к носу.
забыть, забыть, забыть.
forget, forgot, forgotten.
* * * * *
вчера я вышел на улицу, чтобы дойти до магазина (живот урчит так громко, что я не слышу ничего более), остановился спросить у прохожего дату — он удивился, но дату назвал.
потом удивился я.
впрочем, прошло это быстро, сказал merci, раскланялся и пошёл дальше.
господин меня догнал и спросил, почему я с ним не разговариваю. странное дело! а почему должен, спрашиваю. говорит — знакомы. завис минут на пять: _знакомы_ — а я, блядь, не помню и вспомнить не могу; чешу затылок и кожу ногтями обгрызенными царапаю — на холоде, сука, щиплет.
если знакомы, то я должен его знать — но не знаю ведь, и себя не знаю, и никого вообще. в тот самый момент про тебя как раз и вспомнил, псина.
решил, что надо и тебе напомнить, вот только забыл минут через пять: господин что-то говорил, говорил, а я стоял и думал, потом развернулся и ушёл, не попрощавшись; а зачем прощаться, если ещё наверняка встретимся? в магазине оказавшись, вообще нажал на OFF в мозгу и пошёл через стеллажи, подворовывая мелочёвку всякую: крекеры, пару пакетиков лапши быстрого приготовления, орешки и леденцы.
ещё раз вспомнил о тебе.
и как ты воровал для меня леденцы, когда у нас на двоих было чуть больше, чем целое нихуя на неделю вперёд. снова решил — более твёрдо и уверенно — что обязан тебе написать.
но это завтра.
после еды в сон клонит, а мне ещё нужно дойти до аптеки, до нового _приятеля_ и до библиотеки.
устал.

15 марта.
нинь хао, рипс лаовай.
твои друзья контрабандой возили чай из китая, твои подруги затирали мне про буддизм. модно было? едва ли. с тех пор ты для меня ассоциация с азией.
любимый, блядь, немец — я так и не шпрехаю на твоём языке, но похуй; разбираться, кто плохой — поздно, но, видимо, ученик я бездарный. ты как мой отец, рипс: говорил, что я бестолковый, кричал, иногда — бил (слегка, всего лишь затрещины), но всегда извинялся, и я верил, жался к тебе, как выброшенная из тёплого дома дворняга к новому хозяину.
я мог звать тебя хозяином? думаю — да; сначала меня дрессировал papa, затем ты продолжил начатое. как хозяин ты нравился мне больше: я часто оказывался ‘хорошим мальчиком’ и часто получал то, что хотел. по итогу в псину превратился ты, но это не оскорбление — собаки ведь верные, преданные, честные, любящие. и ты такой же. был.
а сейчас как? расскажи-покажи, дай ментально по ебалу; связь есть — почувствую. как чувствовал тогда, когда ты оказался в больнице, а меня в это время крыло хер знает где.
всё ещё не веришь в нашу связь, а? а?
во тхоу цзы бин! — кричал на всю улицу, выдернув эту фразу из того китайского разговорника, что мы нашли где-то в ebenyah. во тхоу цзы бин! оказалось, что я просто _не_ в порядке — ну ты помнишь, но вариант со связью интереснее.
привлекательнее.
ты говорил, что я привлекательнее той длинноногой барыни, на которую ты смотрел уже минут десять. я тогда поверил, а ща думаю — ну тупой!
я zanuda, да?
но прощения просить не буду. только не у тебя, рипс.
слишком часто извинялся раньше: за то, что кораблики пускал по венам; за то, что язык об стекло резал; за то, что продал(ся) всё важное для _нас_ из-за своего эгоизма — жид же, чего ты хотел? от денег не отказываются, пёс, даже в пользу дружбы. хотя ты бы отказался. или я не прав? моя тётушка сара, ты наверняка её помнишь, всегда говорила, что боже страдал за наши грехи. сколько я ни грешил — страдал ты.
ты, собака, бог? для меня — да. когда меня трипало ночами, одному тебе молился: ‘спаси, спаси, спаси’. в глазах — чудовища (сейчас они вообще повсюду, веришь?), сердце как бешеное, и я сам такой же. меня трясло, мне было ужасно противно и плохо (и пить хотелось так, словно в глотку песка затолкали). мой главный бэд-трип — йййебучая псина; она была отвратительна: у неё были гнилые зубы, тихое дыхание, потерянный взгляд, глаза такие огромные, на выкате, — вот хуй ещё поймёшь, что это собака. но я понимал.
может, это был я сам??? думаю — нет. псы ведь хорошие, а я, как ты часто говорил, то ещё хуйло.
знаешь — не скучаю: вспоминаю, но возвращать ничего не хочу; голос твой забыл, а руки чувствую — на шее, на рёбрах, на пряжке ремня. пиздец, однажды ты меня чуть не задушил, но я был рад: вместо псины увидел тебя — и так хорошо стало.
собачий кайф, right?
это закончилось лет семь назад, и тогда ведь я и сбежал. сейчас, надеюсь, у тебя всё хорошо; несмотря на гнойный характер пытаюсь радоваться и переживать за близких. а ты был близким, и я ведь для тебя не чужим был: ебал ты называть меня Мойшей, зато Мося — на здоровье; только к родным пытался обратиться не как все.
а я, чтобы отличиться, тогда же и на иглу подсел (и не только на иглу, но таблеток у меня всегда было навалом; ‘во тхоу цзы бин!’) — мог себе позволить: и проявление бунта, и выражение безграничной любви к тебе. ты ведь торговал наркотиками, разве не было приятно доставать товар for your lover?
сейчас не могу слезть, но и не хочу тоже: сказки кажутся ярче, когда ты под кислотой; хорроры кажутся страшнее, когда ты ловишь очередной трип и каждой клеткой тела ощущаешь чьё-то присутствие где-то совсем рядом. когда я переехал в этот город, когда я засел в этой библиотеке, всякое стало мне мерещиться куда чаще — мне уже кажется, что я под веществами all free time. а того самого free у меня, поверь, много.
так что, рипс, спаси?
будь ебаным богом до конца — молиться буду, колени сотру в кровь, когда в молитве падать на пол буду, и слово твоё сочту за правду в последней инстанции, за направление на путь истинный.
забудь, собака, про гнилость мою.
спаси & сохрани.
Moses.

мне смешно становится от собственной наивности: ‘так он, блядь, и прибежал, конечно. ты, Мойша, зазнался — не хватает пиздилки. для профилактики’.
может, и вправду не хватает?
а может, я ещё хоть кому-то нужен, кроме своих сраных галлюцинаций? псине или монстрам библиотечным, что спать не дают уже который день — плевать.
просто одному
тяжело.
сколько бы я ни отрицал этого и ни пытался доказать всем вокруг, что мне заебись.

Отредактировано Moses Iscariot (2017-12-01 20:14:02)