the killers – four winds

she, who in the hell-halls of hades feasts—
who ate from these, three pomegranate seeds,
maiden of spring, became the iron queen.

she has been a prisoner since she has been a daughter.

пока вы рожаете своих детей во грехе, пока вы пытаетесь воспитать их в любви, пока вы гордитесь своими малышами, пока вы спрашиваете господа, за что вам такое наказание.
я была рождена в чувстве вины. будто в этот мир меня привели исключительно для того, чтобы постоянно чувствовать свою вину за единственный факт своего существования.
ашер – желанный ребенок, возлюбленный сын, что со мной не так? я с детства знаю, что такое быть нежеланной, что такое быть нескладной. ашер получился. а я.. а это все из-за меня. это из-за меня он «ненормальный.» мать смотрела на меня с ужасом, потому что она знала, что есть я. что есть мы, я – то самое пятно на ее долгожданном сыне, это из-за меня. бабушка смеется, «это с отцовской стороны, ваша двоюродная бабка знала, как это работает.» она ненавидит меня уже за то, что я получилась больше уоррингтон, чем она могла себе представить, облизываюсь, - не за то ли боролась, мама?
ашер должен был родиться единственным ребенком, знаете. это моя ведьминская кровь все испортила, моя особенность, лишила его шанса быть нормальным, если угодно. она шипит мне в ухо «ты его погубишь. он за тебя жизнь отдаст.» я встречаю ее взгляд, «а разве я не отдала за него свою? разве ты ее не взяла?»
я с детства знаю, что такое иметь воображаемых друзей, которых воспитанной леди из приличной семьи иметь не положено, или как-то так говорила мама. тогда я решила доказать, что мои друзья реальны.
аш видит моих друзей. аш играл в мои маленькие игры, аш, любимец матери, я же любила думать о том, что любимой женщиной в его жизни так или иначе останусь я. мораг могла упираться рогом до второго пришествия, мои мертвые друзья могли защитить меня.
я росла в бесконечном, неисчерпаемом чувстве вины, мне хотелось одного, перестать быть, чтобы не чувствовать себя настолько виноватой за то, что я вообще здесь и то, что я есть. чтобы нескончаемая череда «ты должна делать так», «леди так себя не ведут», наконец, закончилась.
я желала отцовского присутствия в своей жизни так, как умирающий в пустыне желает напиться воды в таком количестве, чтобы  она полилась через край.
я была виновата в том, что слишком высокая, что слишком нескладная, что я ненормальная, о, я никогда не была нормальной. и слава богу, хотелось мне ответить ей, и слава богу, но почему-то застывала, перепуганная, я же, черт возьми, так на тебя похожа. хочет ли она поставить мне в вину и это?
я злилась на нее смешной детской яростью, мне хотелось налететь на нее с кулаками, что могли мои маленькие детские руки? за то, что украла у меня редкие моменты, когда отец был дома, он был мне нужен, он был мне так нужен. я не хотела много, я просто хотела тихих шагов в детской, спокойной ночи, малышка, мне никогда не нужно было много. вместо этого были тени по углам, мои перепуганные глаза, я забивалась к брату под бок и думала, что если стану достаточно маленькой, они уйдут. они не уходили. и мы вдвоем против целого мертвого мира.
мне казалось, она задалась целью забрать у меня всех, я наблюдала несколько ошарашено, как ее цвета слоновой кости тело сплетается с другим, загорелым, красивым, я узнаю в другом теле своего преподавателя живописи, мне казалось, что он – самый красивый мужчина на свете после отца и аша, на это мой детский мозг был способен, обида вскипает во мне «ты хочешь забрать у меня всех. всех.»
мораг не любила, когда мы с братом проводили время вместе, не любила и когда я проводила время с отцом, «вечно они тебя балуют, с тобой после совершенно невозможно справиться», моя маленькая мама с ее детской маленькой обидой так не любила, когда любили кого-то, кроме нее. моя маленькая мама всю жизнь от кого-то бежит.
в какой-то момент моя вина раздулась до размеров огромного воздушного шара, взорвалась, некрасиво разметав ошметки по комнате, больше напоминала давно сдохшего кальмара, которого вынесло на берег. отца не было, никогда не было, не уходи, не покидай меня, после всегда оставалась она с ее придирками, с ее холодным взглядом. я не вырасту в тебя, я никогда в тебя не вырасту. «расскажи отцу сама или это сделаю я». «тебе никто не поверит.» «я – его маленькая дочка, мне поверит. а ты кто?» кто ты мне? кто ты мне, мама? ты мне не враг, но кем же мы стали?
я не знаю, почему, но все наши проблемы всегда решала бабушка. почему-то это всегда была альба, улыбаясь, «мораг, посмотри, до чего ты довела детей.» мама всегда любила редких птиц, но я не птица, ашер, ашер тоже. я любила бабушкин дом на краю света потому что чувствовала там себя свободной.
в шестнадцать, юные, прекрасные шестнадцать, я говорю ей, - тебя никто не любит. ты никому не нужна. ты бесишься, потому что даже собственный сын не спешит к тебе по первому зову. а от меня, - обвожу себя руками, - тебя тошнит. потому что я молода. а еще потому что я, черт возьми, во всем тебя лучше.
следи за языком, скарлетт фиона. вот уж нет. иногда я жалею о сказанном, чаще я не думаю о ней вовсе.
_
первым из дома на краю света исчез бабушкин королевский дог. однажды выбежав он так и не вернулся, хотя, клянусь, по ночам я чувствовала, как он приходит спать ко мне в ноги, в конце концов, мощную собаку сложно было не заметить. бабушка умерла, когда нам было девятнадцать. или нам все так говорили. возможно она тоже вышла пройтись и так и не вернулась. я не представляла, как вернуться в дом на краю света, зная, что он внезапно опустел. играть в самостоятельность в ванкувере казалось чем-то замечательным, принять самостоятельное решение приехать на похороны бабушки оказалось сложнее.
открыв дверь в дом, где я выросла, я поняла только одно. не изменилось ровным счетом ничего. ее присутствие ощущалось повсюду, в запахе ее парфюма, в неожиданно играющей откуда-то любимой пластинке, в явном запахе пригоревшего шоколадного пирога с кухни, альба была восхитительной женщиной, но готовила она отвратительно, даже в том, как чуть колыхались на ветру занавески, она всегда оставляла окно открытым, мы обе ненавидели духоту. я улыбаюсь, мне кажется, что если я выгляну из окна, то увижу обоих, возвращающихся с прогулки. дом она оставила мне, ашер унаследовал ее квартиру в ванкувере, все это совершенно неважно, я не могла сказать, что дом на краю света, в аномальной зоне, черт знает, что еще, изменился, он не опустел. альба все еще была здесь, я слышала ее голос в гостиной, я чувствовала ее случайное прикосновение, когда заходила к ней в комнату. дом на краю света продолжил жить в своем ритме даже после смерти хозяйки, потому что хозяйка его так никогда и не покинула по-настоящему. наш рейс задержали, мы не успели на похороны, я так и не увидела альбу мертвой, но, уверена, она даже после смерти выглядела так, как будто готовится встать и надрать мораг задницу. мы не были на ее могиле, не сочли необходимым, альба бы над этим только посмеялась, «спорим, ваша матушка поставит мне статую в полный рост? как минимум из мрамора? мы не сказали друг другу ни слова с тех пор, как я забрала вас.»
- как ты думаешь, - говорю я ашеру, лежа в темноте, в уютном коконе одеяла, все там же, в доме на краю света, - ей было одиноко?
брат хмыкает, не отвечает ничего, мы оба знаем, что здесь никому не бывает одиноко, а еще что смотритель маяка неподалеку давно ухаживал за бабушкой, скучать женщины в нашей семье просто не умеют.
_
я редко говорю об этом, но мое сердце просто не может вместить все это огромное количество пустого места. однажды оно просто перестанет биться, за ненужностью. а я,
я останусь.

they never wanted you
to know the hunger of persephone,
how she starved for something
other than pomegranates.
_
control.

ни одна живая душа не испытывает столько голода, ни одна живая душа не испытывает такой жажды, сколько испытываю я. никто не любит жизнь так, как ее люблю я, вы можете мне не поверить. но я ношу с собой кладбище, достаточно раскроить мне грудную клетку, чтобы увидеть реальное положение вещей. никто не выжил.
я выворачиваюсь наизнанку, я не могу уснуть, я подолгу бездумно пялюсь в потолок, пока из каждого угла комнаты ко мне тянутся холодные пальцы.
любопытство. жажда. острая, подводящая изнутри нужда. я всегда была.. ужасно ненасытной. не знала никакого удержу, не понимала, когда будет достаточно.
если я хотела внимания отца, значит я хотела его до зубного скрежета, если я хотела вырваться из стального захвата матери, то делала это с присущей мне юной яростью, ломая ее замечательной формы пальцы. если я чувствовала необходимость обладания каким-то знанием, значит я рвала ногти и выворачивала себя наизнанку.
и кто же действительно контролирует реальное положение вещей? посмотрите налево, вы увидите все того же персонажа, скарлетт, рада с вами познакомиться.
я не могу остановиться вовремя, иногда мне кажется, что царапины на его теле, на самом деле, оставила я.
и если раньше я часто думала о том, что я не могу позволить этому расти внутри, то в какой-то момент это совершенно перестает. иметь. какое-либо. значение.
я хочу все, сейчас и без рецепта. я настоятельно рекомендую смотреть мне в лицо. моя невинность, моя кротость, моя вина, все мое чувство вины сдохли в тот момент, когда я с полной, предельной ясностью осознала, что я с ним делаю. без ножа его режу. что сделала со мной моя мать. что думают обо мне коллеги отца, например, когда смотрят на меня, красивую своей неповторимой юной красотой. в момент, когда я поняла, что мне это, в общем-то, до смешного нравится.
я не могла воспитать в своем молодом, послушном теле даже каплю любви к кому-то, но мы оба с одинаковой силой любили, когда нас хотели.
на любое «скарлетт, остановись. скарлетт, на сегодня действительно достаточно» я отвечала глухим, почти животным рычанием, стоило мне по-настоящему это ощутить.
в бабушкином доме на краю мира были только она, ашер, огромный королевский дог – я любила их, я до сих пор люблю. а еще там были я и чертова прорва мертвецов. они выходили из самого океана, тянули ко мне мертвые руки, смотрели пустыми глазами, вместо того, чтобы испугаться, я училась. я хотела узнать, как это работает, я терзала и терзала их, его, себя. до тех пор, пока едва могла стоять, до тех, пор пока..
я была и красавицей, и чудовищем, и дивной второй половиной, как он должен был меня ненавидеть, никогда не могла вовремя остановиться, бешеная сука, скарлетт.
и каждый раз, каждый чертов раз, его бескровное, перекошенное от ярости лицо, пугало меня до чертиков, я тянула к нему дрожащие руки, «если бы ты только захотел увидеть».
мне нужно было знать все и без рецепта, мне нужно было влезть ему под кожу, мне нужно было запустить пальцы в каждую мертвую душу, пропустить через себя, сделать своей.
во мне тысячи жизней, рождение этого мира и, должна быть предельно честной, я знаю, на чем он закончится.
«это в тебе со стороны отца», говорит бабушка, «только твоя двоюродная бабка никогда не забиралась так далеко», я тяжело дышу, все чувства, которые они во мне будят.
что говорит обо мне жгучее желание забить всю пустоту внутри мертвечиной?
я – любопытство, жгучее, выжигающее даже кровь в моих вен, я – нетерпение, я – непонимание и категорическое незнание, когда мне остановиться. я ненасытна.
мне нужно все, сейчас и без рецепта. я знаю, что однажды вселенная предъявит мне счет.
мне совсем не страшно.
_
обращается ко мне почти ласково, удивительно быстро отходит, я улыбаюсь уголками губ, утыкается носом мне в макушку, обнимает со спины, - знаешь, - говорю, улыбаюсь даже мечтательно, - они все мне поклонятся. однажды, - издает глухой смешок, вроде зачем оно тебе, - хочу. меня это заводит.
я всегда была такой, «хочу, хочу, хочу!» или «мой! мой! мой!».
возможно, со мной действительно  что-то серьезно не так, это.. заводит меня не меньше.

persephone is having sex in hell.
unlike the rest of us, she doesn’t know
what winter is, only that
she is what causes it.

“skinned her alive” шепчет мне вкрадчивый, почти нежный голос в ухо, я посмеиваюсь тихонько, видимо, “ripped her apart” продолжает вещать мне в ухо невидимый носитель голоса, и его шепот кажется мне почти интимным, по шее ползет армия мурашек, “scattered her ashes”, доносится будто из самого центра моей головы, я слушаю внимательно, киваю, “buried her heart”, я вся, на самом деле, превращаюсь в голос, чужой голос, живущий теперь в моей голове.
- единственная проблема с моим сердцем, - отвечаю негромко, стряхивая с себя чужую волю, сухую, царапающую по внутренней стороне черепа, - тот факт, что его, в общем-то, нет.
honest to god, i will break your heart. tear you to pieces. and rip you apart.
поворачиваюсь к собравшимся, поднимаю руки, призывая к тишине. все эти развлечения богатых и знаменитых, когда они приглашают нас в свои дома и просят.. показать. о чем они думают? о чем они думают?
tear them to pieces. rip them apart.
нашариваю под столом руку брата, неестественно холодную, конечно. они приглашают нас выгнать из их дома нечистую силу, очистить от навязчивого духа, избавьте нас от этого кошмара.
он и я, дамы и господа, ваш самый большой кошмарный сон.
я не имею ни малейшего представления, что они чувствуют, когда видят, как он корчится, не имею ни малейшего представления, что они испытывают, когда он хочет вцепиться мне в горло, когда я бросаю на него взгляд, ашер смотрит на меня сердито.
боже, брось.
меня все также это заводит.
я понятия не имею, как это выглядит со стороны, я не знаю, во что я превращаюсь, когда шепот добирается до самого моего сознания, свои самые интимные моменты я делила только с мертвецами, можно ли меня саму назвать живой?
с трудом.
молитесь своему богу. открывайте ему сердца. и что бы вы ни делали, не бойтесь темноты.
примерно то же самое я повторяю слух, простерев к ним кажущиеся особенно бледными в полумраке руки.
_
мы находим себя все в том же доме на краю света, я слышу тихий шепот океана, никаких угроз, что-то гораздо большее, чем есть я, чем есть аш, я вращаю в руках маленький, живой, световой шарик, брат наблюдает за ним настороженно, - что это?
- это? нерожденный. не обрел еще форму, ни человеческую, никакую вообще, - пожимаю плечами, - сдается, тебе должен понравиться больше, этот в тебя влезть точно не захочет, - протягиваю ему золотое сияние на ладони, ашер кривится, мотает головой, хочет спросить, где я его взяла, а главное, зачем вообще. пожимаю плечами, - его мать еще не знает, что таскаться на спиритические сеансы в ее положении – чертовски плохая идея. а мы знаем, правда? – щекочу шарик указательным пальцем, сжимаю ладонь снова, - и нет, я бы не удержала, даже если бы очень захотела, - пожимаю плечами, смотрю на воду, из нее на меня все также смотрит множество пустых глаз, - а я не хотела.
золотое сияние приятно греет мне руку, обнимает пальцы. я не знаю, почему, но с мертвыми мне всегда было проще. я подбрасываю золотое сияние в воздух, оно, вильнув хвостом, исчезает в неизвестном направлении, поворачиваюсь к брату «думаешь, найдет дорогу?»
ашеру, на самом деле, плевать.
_
еще в доме я прошу одного из них, - поцелуйте меня, - не испытываю ровным счетом ни-че-го.
есть ли я на самом деле?
есть ли во мне хоть что-то живое?
мертвые глаза продолжают наблюдать с завистливым, но все равно отсутствующим выражением за тем, как дяденька из forbes продолжает натурально втрахивать меня в стол.
«ты хочешь быть на его месте или на моем?» я хрипло смеюсь, запрокидываю голову, rip them apart.
«на его».

the people are cold and only look
to judge.
where is my flocks of lovely ghosts?

что во мне осталось человеческого? что во мне осталось человеческого после многих лет, проведенных в обсессивном обучении? что осталось во мне человеческого после легиона мертвецов, прошагавших через мое юное, послушное тело?
что. во мне. осталось.
я стою перед зеркалом уже полчаса, не меньше, совершенно голая, неестественно бледная, я вижу каждую свою вену на просвет, я кажусь тонкой, неестественно, обхвати эту шею пальцами, вам не нужно будет даже напрягаться для того, чтобы ее свернуть. перестану ли я после этого быть? не уверена.
я понимаю, что что-то идет не так. что-то давно пошло не так.
я больше, чем моя уникальная способность, моя гордость и мое наказание, больше, чем человек. и да, действительно, вам нужно держаться от меня подальше, потому что я – черная дыра с пульсирующими краями, я ненасытна. я втяну в себя все, что не прибито к полу и даже это меня едва ли задержит хоть на секунду.
я задумчиво ощупываю свои ключицы. ашер любит свою скалли за то, что она для него не пахнет никак. я слышу шаги брата за спиной, не поворачиваю головы, мне это не нужно.
«тебе нужно было остаться дома, знаешь?», он выражает свое молчаливое несогласие, проводит рукой мне вдоль позвоночника, издаю негромкий смешок в ответ, мне хорошо с ним потому что мне не нужно с ним говорить, «и тем не менее.»
ашер любит свою скалли за то, что она для него никак не пахнет, хотя он никогда об этом не скажет. удавится, но не скажет. что любит меня.
я знаю, что человек должен иметь запах, я знаю, что так не должно быть. я знаю, что врачи не должны смотреть на тебя в тупом недоумении, как это вообще возможно.
будь их воля, они закрыли бы меня в какой-нибудь исследовательский центр, одна беда, воля здесь не их, а моя.
я рассматриваю себя придирчиво, ашер за спиной смеется, растянувшись на кровати, вроде это становится нездоровым, я бросаю на него раздраженный взгляд, я не знаю, сколько заверений в собственной красоте и собственной власти над кем-то мне нужно услышать, чтобы понять, что мне достаточно. мне никогда не бывает достаточно.
я знаю, какими словами провожают меня люди на улице, я облизываюсь, улыбаюсь широко, показываю своему отражению зубы.
«eh, bitch, you’re not on our list, you witch, you suck, you bitch.»
в мире красивых вещей, я часто ловила себя на том, что я – самая красивая из коллекции красивых вещей моих родителей. и даже после, я оставалась чем-то вроде экзотической игрушки, ручная ведьма. до того момента, пока, кажется, сама земля не начала умирать под моими ногами, я не несу с собой ничего хорошего, - я не просто так просила тебя остаться, знаешь? – от нетерпения даже заговариваю вслух, - а просто потому что мы оба знаем, что со мной небезопасно. здесь небезопасно вдвойне.
ашеру плевать. asher cares too much for his own good.
моя температура застыла в районе отметки 35,4, я сильно сомневаюсь, что я когда-нибудь смогу иметь детей, я сомневаюсь, что простые человеческие радости мне действительно доступны. я холоднее иногда, чем мертвецы, которые приходят ко мне. я не имею запаха.
скарлетт, остановись.
люди смотрят на меня с сожалению. too beautiful for her own good, too reckless for their own good.
скарлетт, остановись, пожалуйста.
никогда.
я никогда, никогда не остаюсь в тишине, ни на секунду, куда бы я ни пошла, меня сопровождают тысячи голосов, куда бы я ни посмотрела. живые и мертвые голоса, одинаково настойчивы.
я слушаю свое сердце, ровный, замечательный ритм.
fuck them all.
_
иногда я просыпаюсь со жгучим желанием, жгучим настолько, что оно одно помогает мне пережить наступление темноты, оно одно перетаскивает меня через очередную холодную ночь.
я привыкла желать всего, что не мое. я не перестаю любить вещи от того, что могу ими обладать. я не слишком люблю вещи, если честно.
иногда я просыпаюсь со жгучим желанием, оно греет меня изнутри, жжется, опаливает края, на самом деле, только потому что я еще могут так хотеть – я еще жива.
я ненавижу спать одна, я ненавижу быть одна, мой животный, детский, панический, неважно, как вы его назовете, суть в слове «страх», так вот, мой совершенно чудовищный страх остаться одной.
во сне мой брат похож на ангела, светловолосый, белокожий, во сне он не стремится бежать куда-то и спасать одну «недобитую» принцесску. ты ведь так не думаешь, ашер. ты так не думаешь. не на самом деле.
я наблюдаю за ним, приподнявшись на локте, я не произношу ни слова.
иногда я чертовски хочу быть тобой. хочу быть любимой, хочу быть желанным ребенком, наследником своему отцу, хочу во всем быть лучше? нет. хочу быть тобой, хочу твое тело, хочу в твои руки, хочу влезть тебе под кожу. хочу ощущать все в полной мере, иногда мне кажется, что все физическое – это твое, я его почти боюсь, я его почти не понимаю. это будто.. чужое. может быть, я и живой никогда не была? а ты?
возможно, мы действительно должны были родиться одним человеком, как бы было любопытно. твой голос звучит в моей голове практически постоянно и даже город, этот чертов сырой город не создает достаточно помех, чтобы кто-то нажал кнопку «выкл».
во сне мой брат похож на ангела.
звучал бы мой голос в твоей голове постоянно? звучал бы? я слышала о близнецах, которые сжирали друг друга еще в утробе, но ты прав, братец, в одно тело мы бы не поместились, нас бы располосовало, к чертовой матери.
иногда я вспоминаю дом на краю света с чувством вроде нежной ностальгии, он будто действительно на самом конце света, и мы лежим у самой воды, расцелованные солнышком, едва касаясь друг друга кончиками пальцев. в этом городе даже солнце какое-то мутное.
но иногда мне до чертиков хочется влезть тебе под кожу. даст ли мне это чувство защищенности?
пойму ли я, что никогда не буду одинока?
он приоткрывает один глаз, - ты пялишься, скалли.
мне остается только хмыкнуть, упасть обратно на спину, предпочитая проигнорировать высказывание, прикрываю устало глаза.
какое замечательно сонное утро.
по ночам я всегда боюсь остаться одна. болезненно. до жути.
сколько пустого места может вместить человеческое сердце?
по ночам я всегда боюсь остаться одна. боюсь стать причиной собственного одиночества.

he saw my bones beneath
and offered me half his kingdom.
do you really think i ate the fruit unwillingly?

замечательный комнатный лабиринт улиц приветствует меня привычными уже, серыми объятьями, я до сих пор не могу понять, что мне до этого города. одновременно, я понимаю это безумно четко, одна из самых осознанных мыслей, пожалуй, из всех, что случались в моей жизни. я раскладываю ее, разворачиваю, кручу на языке, но никак не позволяю ей принять конкретную формулировку, четыре буквы в имени, я нервно облизываюсь, катаю его на языке, вцепляюсь в руль чуть крепче. я могу обманывать и серые объятья вечернего города и заглядывающие мне в окно давно остановившиеся глаза, чье последнее дыхание мне удалось уловить сегодня? это все неважно, потому что от того, насколько четко я знаю ответ на этот вопрос мне становится не по себе.
зачем все съезжаются сюда? понятия не имею. первоначально, на самом деле, хотела выяснить именно это. зачем здесь я? о, дайте мне минуту. мне кажется, подвести какой-то итог, дать ответ на этот вопрос даже самой себе – это своего рода признание, нет, постойте, полная капитуляция. сжимаю пальцы на руле чуть сильнее, перевожу дыхание.
я до сих пор отчетливо помню это ощущение, мне нужно, мне срочно нужно, мне нужно ехать, я загоняю машину, загоняю себя, я знаю, что успокоюсь, как только окажусь на месте, как только.. одна беда, гринвуд с его мрачным антуражем не приносит мне ни капли облегчения. ничто не приносит мне облегчения, пока не..
я на себя чуть досадую, одновременно новая волна любопытства подстегивает меня и заставляет прибавить скорость. no, it’s too much.
я прокручиваю в голове отправную точку, ту самую, где я говорю брату, вроде, знаешь, странная активность, я хочу посмотреть. нет, не нужно со мной ехать. пожалуйста, оставайся на месте. (то ли меня жрет вина, то ли я боюсь окончательно сожрать его, то ли меня гонит и пихает в спину извечная жажда приключений. я имею ввиду, ничто не сказывается на вашей заднице так положительно, как регулярный комплекс упражнений из приключений. острить у меня не слишком получается, я вообще мало на что настроена, на самом деле. сейчас.)
я – хренов сломанный компас, моя стрелка, которая, по-хорошему, всегда должна указывать на север, всегда указывает на одно место и я, если честно, начинаю особенно хорошо понимать, что здесь происходит.
когда гринвуд впервые приветствовал меня мокрыми объятьями, я точно также кружила по улицам, бесцельно тыкаясь во все углы, пытаясь найти хоть что-то, мне же так было нужно это невнятное что-то. я налетаю на него настолько случайно, насколько вообще можно налететь на кого-то в городе с такой численностью населения (стремящейся к нулю.) среди стада помешенных на магии уродов.
в первый момент он не вызывает во мне ничего кроме желания стереть это самодовольное выражение с лица, во вторую нашу встречу я не испытываю ровным счетом ничего, кроме желания.
я говорю, «останься со мной.» и в глубине души не представляю, имею я ввиду сейчас, на ночь или вообще.
в моей голове продолжают навязчиво тикать часики, я действительно обманываю себя, если думаю, что притащилась в эту дыру для того, чтобы разобраться, чем вызван такой бешеный поток энергии.
звук собственного автомобильного гудка меня почти пугает, я опускаю стекло, улыбаюсь широко, показываю зубы, - илай.
причина – четыре буквы в имени, что я здесь блядь забыла, когда он падает на сидение рядом со мной, мы сцепляемся примерно в тот же момент, я не спрашиваю, как прошел его день, не говорю, что скучала, чувствую ставший знакомым вкус на языке, негромко рычу через поцелуй.
что-то темное, что-то удивительно знакомое.
(up in flames we go.)
я часто хочу сказать ему, что у меня есть чудовищное совершенно ощущение, что я откуда-то его знаю, мы не были знакомы в этой жизни, значит были в прошлой, это не важно, лезу руками под футболку, - я чувствую себя такой живой с тобой, такой живой, - ненормально, хорошо, но жжется, черт возьми, как же сильно жжется. если я не знала тебя в прошлой жизни, значит знала в позапрошлой, узнаю в этой и, наверное, в следующей, при условии, что мы когда-нибудь умрем, потому что это вовсе не обязательно.
я не знаю, что именно открыло мне глаза и на кой черт мне сдался гринвуд.
знаю только, что я здесь из-за него. (для него и ради него.)
больной ублюдок, дивная вторая половина, скалящийся черт, ты, конечно, все знал с того самого момента, как я показалась в дверном проеме, иначе бы ты так не смотрел, ты все, конечно, знаешь, это происходит просто так, по щелчку. (if i run to you, will you hold me in your arms? forevermore?) скалится, показывает мне зубы, вся моя юность кажется мне бесконечной прямой из времени, прошедшего зря. я должна была быть здесь раньше, я должна была вцепиться в него, зубами, ногтями, мне это нужно, и если раньше я казалась себе исключительно жадной, исключительно ненасытной, испорченной (come here, come here, come here, come hold me), то все это было замечательным заблуждением, потому что только теперь я понимаю, что такое настоящая жажда чего-либо, кого-либо и все, что я испытываю к нему. может быть, я была мертворожденной, может быть, меня здесь вообще не должно было быть, но он сидит напротив, дышит тяжело, нездоровая искра в его глазах, лихорадочная какая-то, кажется мне отражением моей собственной, и я точно знаю, кто звал меня все это время. come here, come here. четыре буквы в имени и направление стрелки компаса, я знала тебя еще до своего рождения. что, если компас я вовсе не сломанный? что, если искать нужно было вовсе не север.
you fire breather.

why six seeds?
because i love you, mother,
but i love more my broken lover.

в полной темноте и тишине, я пытаюсь слушать звуки, пространство кажется мне непривычным, незаполненным, незнакомым. возмутительно стерильным. когда его в нем нет. я прикрываю глаза, веду рукой по животу, я пытаюсь себя слушать, узнаю себя и не узнаю одновременно, что-то случилось.
я не была ребенком в полном смысле этого слова, моя мать не хотела видеть меня ребенком, наивным и неловким, она хотела маленькую леди. я бы так любила тебя, мама, если бы ты только мне позволила. мое сердце, изначально способное на любовь, будто обиженно затаилось, искренне не понимая, почему оно работает вхолостую. я обнимаю себя руками, я была дочерью, но не была любимой.
я знала, что такое страх, что такое робость, мне было так страшно смотреть вперед, облизываюсь, потягиваюсь, пытаюсь почувствовать каждый сантиметр своего тела, оно мне неожиданно нравится. оно нравится мне прижатым к другому телу, смуглее моего, сильнее моего, оно нравится мне покрытое синяками и отметинами, оно нравится мне живым и отзывчивым, мне нравится, как оно двигается рядом с его телом, как оно звучит, я не знаю, что со мной, я постоянно проигрываю этот звук в голове, тихий шорох его кожи о мою.
я нуждалась в защите, я боялась темного одеяла ночи, я думала, что мертвые пальцы могут дотянуться до меня. теперь я знаю, что они схватят пустоту. вашим мертвым не добраться до меня. я не нуждаюсь в защите. нужно защищать от меня.
все, что ты говорила обо мне, мама, такая большая ложь. все то, что во что ты пыталась заставить меня поверить.
я не хочу быть твоим другом и я не хочу останавливаться, я не представляю, в какой момент я скажу, все, хватит, я больше не хочу.
пробую его имя на вкус в сотый раз за последние несколько дней, голос автоматически становится чуть ниже, я прислушиваюсь к шуму воды из душа, отслеживаю свои реакции, качаю головой, я понятия не имею, что в нем есть, но это что-то заставляет меня действовать на чистых рефлексах, чистый рефлекс – это покрыть расстояние между нами как можно скорее и забыть о нем вовсе.
я была той самой сестрой монстром, но, вы можете мне не верить, конечно, вот только я никогда не хотела, чтобы все то, что мораг обо мне говорила, оказалось правдой. я не хотела для ашера ничего, кроме самого хорошего, «прости, если я тебя душила?» но все, что обо мне говорили, это все та же бессовестная ложь. я никогда не говорила брату, что я люблю его. но только от того, что это было ненужно. он не хочет говорить об этом, более того, он не хочет этого признавать, но тот факт, что он пришел в этот мир первым вовсе не делает его менее уязвимым. облизываю пересохшие губы, я могу защитить тебя тоже. на самом деле, я, наверное, единственный человек, который действительно может тебя защитить.
спускаю ноги с кровати, пол такой отвратительно холодный, что нырнуть под струи теплой воды мне кажется натурально избавлением, рукой ползу по его животу, я хочу сказать ему что-то важное, на самом деле, если честно, мне кажется чертовски естественным все, что я могу с ним делать, о чем я могу с ним говорить и о чем молчать тоже. откуда я знаю тебя? откуда знаю тебя и все, чем ты дышишь? я знаю, какое выражение у тебя сейчас на лице и могу догадаться, о чем ты думаешь. это получается настолько.. естественно. голоса за стеной мне кажутся невероятно далекими и я едва ли знаю, кому они принадлежат, я улыбаюсь, когда хочу сказать ему как тихо, как же замечательно тихо, но о тишине я лучше молчу, накрывает мою руку своей, молчит тоже, мое тело – предатель, я слышу, как сердце начинает стучать быстрее, прикрываю глаза, я не хочу искать объяснения тому, что делает мне фантастически хорошо.
в этом есть элемент созидания на самом деле, пока я собираю языком капли воды с его плеча, это какое-то путешествие внутрь себя и обратно, слышу его дыхание, мне нравятся его руки в шрамах, мне нравятся его татуировки, если я оказываюсь вне его рук, я немедленно хочу вернуться, я становлюсь требовательной, я становлюсь ужасно требовательной, - посмотри, посмотри на меня.
когда он поворачивается ко мне лицом, когда он, наконец, смотрит мне в глаза, я отвечаю ему упрямым взглядом, вздернутым подбородком, я знаю, что нравлюсь ему такой.
я знаю, что нравлюсь ему любой.
мне нужно, чтобы он на меня смотрел, мне нужно его присутствие, мне нужно, чтобы он прикасался ко мне, дотронься до меня, дотронься, мне нужно чувствовать его, рядом с собой, в себе, мне в какой-то момент начинает ужасно претить пустое пространство, я хочу, я хочу, мне нужно, пространство искажается и начинает играть в мою пользу, как только он входит в комнату. я не могу насытиться его присутствием, мне его катастрофически не хватает, меня бросает то в жар, то холод, будь здесь. нам остается, кажется, только друг друга сожрать.
подцепляет меня за подбородок, наклоняется, чтобы поцеловать, я усмехаюсь, отодвигаюсь на полсантиметра, не больше, мне чертовски нравится на него смотреть.
я могла утопиться в своем страхе и своей вине. этого не случилось.
я могла вечно пользоваться чужой защитой и кормиться чужой ложью. этого не будет.
я провалилась по такому количеству параметров, что должна была стать сама себе противна. почему-то все это дает мне повод для гордости.
возможно этот город никогда меня не выпустит, возможно мои мертвецы сожрут меня, если я не буду первой, но вместе мы сожжем этот город к чертовой матери.
я могу поднять чертову армию бесплотных сущностей и отправить ее войной в любой конец света.
вместо этого я хочу – его.
- ты меня с ума сводишь, - сообщаю доверительным шепотом, сияя улыбкой во все тридцать два, глажу его по лицу, осторожно, еле дотрагиваюсь, you’ll be mine, думаю с улыбкой, не спешу делиться с ним мыслями, провожу указательным пальцем по щеке и вижу, как он чуть подается навстречу, подставляется. выдыхаю, пораженная, не хочу от тебя отходить и на сантиметр, хочу сказать, вместо этого молчу, ощупываю его лицо кончиками пальцев, он слушает все слова, что я могла бы ему сказать, но которые предпочла для него промолчать.
you’re mine, as much as i am yours.
меня волнует его непохожесть, меня трогает каждое его отличие от меня, от ашера, от всех людей, что я знала до этого, все его движения меня положительно беспокоят, я чувствую себя голой, в свете прожекторов, мне это нравится, мне нравится, потому что он смотрит на меня, его взгляд темный, тяжелый, горячий, мне нравится от того, что ему нравится тоже. меня пробирает каждое его прикосновение, мы с ним оба будто наэлектризованы и если даже существует логическое объяснение тому, почему нас так друг к другу тянет, то едва ли я хочу его слышать, я хочу его, сегодня, завтра тоже и, если честно, не представляю, что перестану хотеть, во мне столько замечательного постоянства. будь со мной. прижимаюсь животом к его животу, мы оба улыбаемся, вода с его волос капает мне на лицо и возможно вода давно остыла, это все совершенно неважно, я хочу тебя в каждой минуте, я хочу постель, которая пахнет тобой, я хочу твои руки на своем теле, я хочу слышать тебя, я хочу это потрясающее знание того, что он хочет меня не меньше. оно здесь, мое знание, подставляет лицо под мою руку и смотрит будто чуть рассеянно.
- ты знаешь, - улыбаюсь, трусь о него грудью, - я чертовски устала жить краденой жизнью. у меня никогда не было ничего своего, что предназначалось бы только для меня, - он улыбается в ответ, отвечает мне тихим шепотом в ухо, «у меня тоже». я издаю тихий смешок, ты заставляешь меня звучать. я не знаю, что ты, я не знаю, кто ты, но это неважно, потому что мы играем в одной тональности.
- теперь есть.

she is fierce want, blazing ambition
and scarlet need all crowned with
a burning smile.

изумительно паскудный рыжий кот принимается орать у нас под дверью каждую полночь, первый раз я его игнорирую, второй раз я его прогоняю, на третий раз выношу поесть, на четвертый забираю в дом, «знакомьтесь, мальчики, это полночь.» рыжая скотина, по всему, потрепанная не в одной драке, смотрит на меня влюбленно, свисая с рук в полном двором великолепии, мальчики не выглядят впечатленными. илай приветствует монстра как старого знакомого, ашер, видимо, устал удивляться моей тенденции тащить в дом любопытные, побывавшие во множестве потасовок кадры.
полночь продолжает истошно орать каждую полночь, наводя ужас на соседей. я про себя усмехаюсь, это место имеет свой шарм.
я чувствую себя неожиданно завершенной, прекрасной буквально со всех сторон, чувство мне решительно нравится, оно кажется мне замечательно пьянящим, затягивающим. я примеряю новую роль как дорогое пальто, верчусь перед зеркалом. бог ты мой, мне чертовски нравится. амплуа королевы мертвых мне к лицу. королевское амплуа мне чертовски к лицу, в целом.
я не стала хорошей дочерью, не стала ничьей невестой и многие сказали бы, что как личность я тот еще подарок. черт возьми, на это есть причины. и, черт возьми, они будут правы.
я растягиваю губы в улыбке, мертвецы заглядывают в окна, мертвецы продолжают смотреть, как мы трахаемся, я не спрашиваю, вроде «о, милый, тебя это не смущает?». моего милого вообще мало что смущает в этой жизни. и мало что смутит после нее.
первый испуг и первое волнение стекают с меня, не оставляя следов, я наблюдаю за ними без сожаления. я могла бы промаршировать по улице голая, в окружении своих дорогих, all my loves are around me, чего еще я могла бы пожелать. усмешка трогает мои губы в очередной раз, я могла бы промаршировать по улице голая, возглавляя парад мертвецов, одна беда, здесь некому оценить мое маленькое шоу. «милый, этот город, кажется, сам себе успел осточертеть, но мне чертовски интересно, что здесь происходит». мой милый со мной, конечно, согласен. мы существуем в замечательной гармонии. полночь, наверное, единственный, кто любит наблюдать даже больше мертвецов. если бы кот мог говорить, он бы начал отпускать шутки на тему того, что будь воля его хозяйки, девяносто процентов своего времени она проводила бы с членом его хозяина во рту. спиритические изыскания не задались, вероятно, с самого начала, нет нужды переживать, впрочем, я справлюсь.
в ванкувере меня ждет художественный колледж, который я, разумеется, закончу даже ни разу там не появившись. меня дожидается мое многомиллионное наследство и совершенно другая жизнь. я смеюсь, отбрасываю это как ненужное. ждали все это время и подождут еще. я ощущаю опасность и ощущаю большое приключение, это цепляет меня каждый чертов раз.
я испытываю что-то похожее на жреческий экстаз, мне смешно, мне чертовски смешно, мне невероятно легко, приходят люди, приводят своих мертвых, я улыбаюсь, вроде мы не делаем этого дома, я смеюсь в голос, ашер, пожалуйста, не связывайся с ними без меня, я заливаюсь колокольчиком, извиваюсь у него в руках, простите, сегодня никаких контактов с покойниками, у нас перерыв на трехдневный секс-марафон.
я решительно влюблена в это место настолько, что мои чувства имеют крайне мало общего с географией.
я продолжаю смеяться, я натурально переполнена, мне кажется, что в данный конкретный момент нет абсолютно ничего, что могло бы меня остановить и это хорошо, это приятно, я смотрю будто сквозь землю, в самую сердцевину, я чувствую нечто качественное новое, что-то, чего до этого не испытывала никогда. завершенность. заполненность. принадлежность. я занимаю натурально каждый сантиметр пространства, я точно знаю, что привлекаю к себе взгляды и еще лучше знаю, что они шепчут у меня за спиной. either a victim or a satanic whore. остановимся на последнем, продолжаю смеяться, чужие взгляды, живые, мертвые, подогревают мой интерес, приятно накаляют кожу, но все это, абсолютно все, не идет ни в какое сравнение с тем, что ждет меня по возвращению домой.
i’d do anything for you, - абсолютно серьезно, понижаю голос, облизываюсь, - i’d do anything to please you.
кожей буквально ощущаю, как брат где-то в соседней комнате закатывает глаза и продолжаю, продолжаю смеяться, опьяненная, живая, переполненная.
я скалюсь, улыбаюсь белозубо им обоим и, вероятно, бросаю колючие слова в лицо каждому жителю этого города, моя благодарность за то, что сохранили его в целости, для меня сохранили, ни для кого больше.
я чувствую себя королевой, богиней, не меньше. серый постепенно вымывается из обстановки, я заполняю каждую трещину, замечательный, насыщенный красный. я продолжаю смеяться.
сегодня.. сегодня этот город.
завтра – весь мир.

she swallowed the seeds as
willingly as she will one day
swallow the w o r l d -
no less, no more.
_
this is only the start.